Ульяна Соболева - Любовь - яд [СИ]
В больницу я вернулась спустя несколько часов. На меня смотрели с жалостью, дежурная медсестра пожимала мне руку, предлагала чай с печеньем, и успокоительное. Только никто не знал, как сказать мне, что у Егорки шансов на выздоровление все меньше. Мне уже не запрещали носить его на руках и часами сидеть с ним рядышком, трогать крошечную ручку. Я смотрела на все трубки и провода, которые оплетали крошечное тельце, на аппараты искусственного дыхания и понимала, что умираю вместе с ним. Это я дышу все слабее, все отрывистей, это мое сердце стучит все тише. Егорка умер во сне. Никто не заметил кроме меня, а я сидела тихо как мышка, чтобы медсестры не забрали его у меня. Дали еще драгоценное время проститься, еще минутку, еще секунду. Утром начался обход. Я все помнила как в тумане, у меня не могли отобрать тело, я выла и орала как раненное животное, я вцепилась в сына мертвой хваткой и не отдавала никому. Я рычала и пыталась бить и кусать санитарок. Спустя час им все же удалось с помощью психиатра убедить меня отдать малыша. Вот так умерла Васька. Точнее вот так она начала умирать, корчиться в агонии, и ее смерть была долгой и болезненной. Егорку мы хоронили вдвоем. Я и Иван Владимирович. Он, наверное, постарел сразу лет на десять, поседел еще больше. Я не плакала, у меня не осталось слез. Я только выла и стонала бессонными ночами, запиралась у себя в комнате с детской кроваткой и игрушками. А потом я начала пить. Водка приносила мне облегчение, пусть недолгое, но забвение. Я не слышала плач моего малыша, я не видела малюсенького гробика, я просто падала в черную дыру, а когда выныривала из бездны, Иван Владимирович обреченно ставил на стол очередную бутылку. Знал, что если не выпью — наложу на себя руки.
Вот как умирала Васька. Долго и мучительно сгорала в пьяном угаре. Инга родилась не сразу, спустя несколько месяцев беспробудного запоя. Ее рождение все же можно назвать чудом. Мне позвонили из клуба, попросили выйти на замену, просто открывать рот под фонограмму — их новая прима заболела. Мне нужны были деньги. Водка кончилась, Иван Владимирович отдал мне последние копейки. Так что нужно было срочно работать, иначе к вечеру я загнулась бы без спиртного, и я вышла. Кое-как накрасилась, приоделась, даже волосы расчесала, смастерив некое подобие прически дрожащими руками. Я стояла там, еле держась на ногах, и открывала рот как рыба, невпопад. Я мечтала о том, как закончиться этот вечер и я куплю заветную бутылку алкоголя, заветное зелье забвения. Я даже не заметила, что за самым первым столиком сидит необычный посетитель. Мужчина смотрел на меня, смотрел пристально, прожигая взглядом. Я и раньше его видела, точнее он стал завсегдатаем клуба еще тогда, когда я жила с Артуром. Бывало официантки хихикали, передавая мне очередной букет роз, который я тут же отправляла в мусорку: "Вон тот тип снова пришел, опять тебе цветы и чаевые оставил. Эх, Васька, нам бы такого ухажера, а ты в своего Артура вцепилась, у этого мужика явно денег куры не клюют и запал он на тебя не по детски, хватай удачу за хвост".
Только в этот вечер он не просто смотрел, он решил мою судьбу. Когда я закончила делать вид, что пою, ко мне подошли два здоровых парня, подхватили под руки и затолкали в автомобиль. Я даже не сопротивлялась. Когда увидела своего "похитителя" мрачно спросила:
— Купите водки или денег дадите? Лучше водки и делайте что хотите.
Так я познакомилась с Германом. Точнее так он меня приручил, Пигмалион хренов. Вообразил себя богом. Эдаким принцем для заблудшей овечки, но он дал мне силы. Он помог мне возродиться из пепла.
Я сидела под замком в дальней комнате его особняка, выла и материлась, требуя водки, я переживала все кошмары наяву. Я узнала, что такое муки ада и белая горячка. Своего будущего любовника я все еще не видела после того раза в машине, когда он привез меня к себе в дом. За мной ухаживали молчаливые люди из обслуги, как за больным ребенком. Меня не выпускали, лишь приходили вынести тазик, в который меня выворачивало наизнанку, когда пары алкоголя покидали мое тело. Так же мне по часам приносили попить и поесть, но я оставляла еду нетронутой, только воду выпивала жадно, мое горло пекло от непереносимой жажды. Спустя пару недель, ко мне пришел психиатр, такой весь прилизанный, холеный дядечка, он втирал мне про высокие материи, выписал кучу лекарств, учил справляться с депрессией, вел со мной непонятные игры с картинками. Только когда за ним закрылась дверь моей шикарной "темницы", я поняла, в чем теперь смысл моей проклятой жизни — это заработать денег, заработать столько чтобы такие, как Артур Чернышев, были лишь пешками в моих играх. Не важно, какими способами, но я стану богатой. Я выживу и отправлю его в болото, где даже сто долларов покажутся ему несметным богатством, я лишу его всего, что ему дорого, я спущу его на самое дно. Вот так родилась Инга. Утром она съела свой завтрак, приняла душ и переоделась в новую одежду. У нее появился смысл жизни — месть.
Я с наслаждением пила малиновый чай и разжевывала не спеша домашнее печенье. Как же я соскучилась по этому вкусу, вкусу детства. Иван Владимирович смотрел на меня, подперев подбородок рукой, и улыбался. Только он мог вот так искренне радоваться встрече со мной. Он любил меня. Не за особые заслуги, не за внешность просто любил, как отец любит своего ребенка. Нормальный отец.
— Как ты изменилась, какой красавицей стала. Налюбоваться не могу.
— Да бросьте, это все современные ухищрения: краска для волос и косметика, плюс хирургическое вмешательство вот и красота налицо и на лице.
— Эн нет. Красота дело наживное, ты изменилась в другом смысле, стала взрослая уверенная в себе. Только не радуют меня эти перемены. Чувствую недоброе ты затеяла. Меня не обманешь. Зачем тебе вся эта информация? Вон денег сколько заплатила. Зачем ворошишь осиное гнездо?
Я нахмурилась. От Ивана Владимировича ничего утаить нельзя, видит меня насквозь.
— Пришло время платить по счетам. Они мне должны. Должны столько, что деньгами тут не рассчитаться. Вы меня не отговаривайте. Я к этому шла долгие годы. Училась, менялась, собирала информацию по крупицам.
Он тяжело вздохнул, подлил мне еще чая.
— Месть, Васенька разрушает. Да, она сладкая, когда мечтаешь о ней годами, а когда воплотишь, что останется? Пустота?
Он был прав, впрочем, как всегда, но у меня внутри и так пусто. Дальше уж и некуда.
— Ты бы Василиса, нашла себе парня хорошего, вышла замуж, семью создала, а ты все прошлым живешь. Все забыть его не можешь. Отпусти боль. Отпусти и начни жизнь с чистого листа.
Я поставила чашку на стол с такой силой, что весь чай расплескался на белоснежную скатерть.